Я - ДЕРЕВО, Я КАМЕНЬ, Я ВОЛНА…

В иркутской фотографии женщин не так уж много. А было время - Марина Свинина была единственной женщиной с фотокамерой в руках. В некотором смысле это мешало ей жить, делало изгоем… Но этот рассказ - не о том, как она «нашла в себе силы», а о том, какие мы все разные. Если даже обычный человек - это отдельный, неповторимый мир, то человек творческий интересен по-особенному. Иной раз кажется, действительно -- «из другого теста»…
Итак, Марина Свинина, член Союза фотохудожников России. Ее персональные выставки прошли в Австрии, Финляндии, Канаде, Японии, в двух городах Германии. Имеет авторские коллекции «Обитель сновидений», «Фото-Тора», «Метафоры природы», «Творцы», «Европейские этюды». Последняя выставка в Иркутске называлась «Ольхон: колесо времени». Сегодня ее работы - в экспозиции Дома актера. Это портреты артистов: в гриме и без грима, на сцене и в жизни. Портретная серия Марины Свининой гораздо шире - в ней иркутские литераторы, художники, лица известные - и просто заинтересовавшие ее…

У фотографии не женское лицо
- Марина, почему-то принято считать, что фотография больше мужское занятие. А ты входила в это ремесло, в это искусство совсем молодой девушкой. Как -- легко собратья по объективу расступились и впустили в свои ряды или были какие-то сложности? А может, все это тебя не касалось и ты, невзирая ни на что, просто занималась творчеством?
- Самые первые шаги прошли мягко - смотрели как на девочку, которой позволяется чем-то увлекаться, интересоваться, что-то пробовать. В какой-то момент, мне тогда уже было чуть за двадцать, в моем окружении начали срабатывать стереотипы: женщина должна заниматься домом и детьми, а фантазии, поиск себя, творчество - все это для мужчин. А я, к тому времени мать двоих детей, продолжала заниматься фотографией. Я даже чувствовала, что у меня идет рост, но нужно было время, чтобы это проявилось в работах.
- Каким же было отношение со стороны коллег?
- Разным, порой непредсказуемым… Разгромным стало для меня начало 83-го года. Я выставилась на конференции «Молодость. Творчество. Современность» с серией «День первый, день последний…» В принципе мне и сейчас было бы не стыдно эту серию показать. И если бы на конференцию не приехал московский мэтр из журнала «Крестьянка», может быть, все и обошлось бы. Но он решил, что перед ним совсем юная девочка и об нее можно спокойно вытереть ноги. Что и сделал.
- А иркутские собратья пытались тебя поддержать?
- Собратья сидели молча, повесив носы и давая ему возможность выговориться.
- Ты пережила это без слез?
- Переживала я это болезненно. Но следующим утром пришла к нему в гостиницу и говорю: «Борис Львович, на карту поставлена вся моя дальнейшая жизнь. Давайте разберемся, что тут есть и чего нету. А поскольку мне еще и семью кормить, у меня двое детей как-никак…» И тут он обомлел: «Что? У тебя двое детей? Так ты уже взрослая?»
В тот раз он меня запомнил, наверное, на всю жизнь. Он был поражен тем, что я, имея двоих детей, всерьез отношусь к фотографии и намерена заниматься ею дальше. И разговор на этот раз был уже другой -- он общался со мной как мастер, показал, где моя сила, где моя слабость и как нужно идти дальше.
Но это был наш с ним разговор, о нем никто не знал, а для окружающих я осталась девочкой для битья еще лет на десять. Меня били все кому не лень, хотя я уже работала в театре, потом в музее, у меня были публикации, участие в выставках. И все равно были вопросы типа «когда ты наконец это все бросишь и займешься чем-то серьезным?»

Как выпрямить спину
- Трудно было подниматься? Что стало для тебя переломным моментом?
- Мне понадобились годы, чтобы доказать, что я на своем месте. Все вокруг, включая родителей, были почему-то убеждены: чтобы я выросла нормальным творческим человеком, нельзя хвалить, надо бить, бить, бить. И так до 1993 года, до выставки «Сонаты в переулках», когда мой учитель Александр Князев помог мне организовать выставку от и до, все оформить, все собрать. Он тогда, как мама, папа и близкий друг, вынянчил и меня, и мою первую выставку. Был успех, и это было шоком для моих родителей и всего окружения.
- Как раз хотела тебя спросить: «хулу и похвалу приемлю равнодушно» - это про тебя? Ты закалилась?
- Да, я уже научилась спокойно воспринимать критику и вслушиваться в нее. То есть научилась учиться, с жадностью впитывать новое. Это умение посмотреть на один и тот же предмет с разных ракурсов воспитано именно общением с художниками. Но то, что у меня на самом деле не очень высокая самооценка, - результат того, что я была девочкой для битья. И не так просто нести свой крест, каким бы он ни был, с прямой спиной - мой хребет отчасти переломлен, я и сейчас хорошую оценку воспринимаю как критику.
- Этого я в тебе как-то не предполагала… Думала - ты вообще выше такого рода мерок…
- Это мешает работать, ведь мы опираемся на опыт собственной души, а там - один шрам за другим. Это не та почва, на которой можно вырастить нормальные, здоровые плоды. В конце концов, понимаешь, что сначала нужно научиться себя врачевать, а потом уже выращивать сад.

Чеширский кот по имени Марина
Рассказывая о себе, Марина порой впадает в область специфическую - она говорит об энергии прошлых воплощений, о своем умении сконцентрировать энергию окружающих людей, пространств, времен как о чем-то обычном.
- Для меня настоящая сила, питающая творчество, заключена в некоторой отстраненности. Я убеждалась в этом не раз, скажем, снимая какую-нибудь динамичную сцену в театре. Да и мой коллега Валера Орсоев говорит, что и с ним то же происходит: если ты фанат, болельщик - у тебя не будет хорошего кадра. Ты должен быть абсолютно бесстрастным наблюдателем.
- То есть холодный ум и прохладное сердце - нужнее?
- Это спокойствие сердца - не рассудочность и не равнодушие. Это - равновесие, гармоничный взгляд, который предполагает более широкую картину видения и позволяет спокойно относиться к тому, что видишь.
- Прошлые жизни, подсознание, глубины, энергии - эти понятия в нашем разговоре возникают все чаще. Что для тебя все это?
- Это естественное продолжение моего существа. Я об этом не говорила, но с детства для меня это - естественная вещь. У художников встречается такое ощущение мира, когда он, мир,кажется гораздо большим, чем те материальные объекты, о которые можно лоб расшибить.
Это не религия, не вера и даже не мистика. У меня с детства было много одиночества. И оно было интересно, потому что я оставалась наедине с сущностями, стихийными духами, которые со мной играли. Я знаю людей, которые мне то же самое говорили, - что они играли с духами, ощущали их внутренним зрением. Эти сущности - как душа игрушки.
- Как у Метерлинка - душа Света, душа Хлеба… А кем ты сама себя ощущаешь?
- Подходя к зеркалу, я никогда не знаю, кого или что там увижу. У меня есть три варианта: я могу никого не увидеть; потом в зеркале начнут проступать черты, размытые, как туманом, - одно лицо на другое накладывается. И множество лиц - порой смотришь «на себя» и думаешь: ну и кого из вас мы будем сегодня причесывать? Потом уже начинает проявляться мое собственное лицо. Или сижу у друзей, смотрю в отражающую поверхность - а себя не вижу. Ну вот, думаю, чеширский кот пришел. И постепенно тоже что-то начинает проступать - полупрозрачные руки, лицо…
- Как во время печати фотографии, когда на белом листе появляется изображение. А ты об этом кому-нибудь рассказываешь? Или боишься, что начнут пальцем у виска крутить?
- Рассказываю, и, видимо, так вкусно и с таким удовольствием, что - не крутят! Хотя я знаю человека, у которого такие же проблемы…
- Да разве ж это проблемы?
- …который жаловался, что вот его всерьез не воспринимают.

На пути к обители сновидений
- Мне кажется, ты сильно изменилась с тех пор, когда тебя не признавали, да и вообще ты из тех людей, которые постоянно меняются…
- И изменилась, и меняюсь… Я полностью ушла в творчество. С того давнего времени и практически по сей день -- такое, я бы сказала, добровольное, несколько монастырское заточение. Заточение в фотографию. Мне кажется, это даже знакомо мне - если исходить из опыта моих прошлых жизней.
А меняться - это необходимость. Когда-то я пришла фотографом в театр, - но не знала театра; я стала снимать балет, - а сама никогда не видела балета, не знала ни его законов, ни его языка. Я была недостаточно начитанным человеком, практически ничего не знала о музыке. То есть такая безграмотная девочка, у которой была только глубокая интуиция, но не было представления о том, что такое культура.
В принципе мне повезло с ТЮЗом, потому что моя мастерская стала притягивать интересных людей, как, впрочем, и сам театр. Я стала общаться с художниками - познавать искусство не через книжки, а через общение с ними. Ко мне мог прийти художник Мошкин, взять кусок бумаги, начать с уголка рисовать… А я, как в детстве, завороженно смотрела, как появляются образы. Или приходил Боря Десяткин - это было все по-другому, он меня тоже по-своему вырастил. Молодые поэты рядом были все время, актеры… Я с ними повторяла роли, слушала музыку, стихи - так готовилась внутренняя почва для роста. Это и позволило в начале 90-х подойти к сложной по технике и по символике серии работ «Обитель сновидений».
С середины 80-х мы с детьми стали ездить по разным городам России, чтобы посмотреть работы больших мастеров. Моей зарплаты и небольших гонораров на это вполне хватало, тем более в Москве брат, в Питере - друзья-художники, у которых можно было остановиться…

«Не дай мне бог сойти с ума…»
- Ты - человек своеобразный, у нас и озеро такое есть своеобразное, странное. Тебе на Байкале хорошо? Как рождалась твоя ольхонская серия?
- Почему-то с самого начала в моем творчестве не было Байкала. Потом у меня была как-то поездка с геологами и археологами на корабле, такой круиз по Байкалу - я оставила детей с бабушками и неделю проплавала с учеными. И когда в Хужире построили музей, я, никогда прежде Байкал не снимавшая, оказалась фотографом, который оформил его своими работами. Перед той поездкой я погрузилась в литературу по шаманизму, мифологии, обрядам. Мне хотелось что-то об этом узнать хотя бы для того, чтобы самой не сойти с ума. Я думала, что вот, сделаю картинки «а-ля духи природы». Но -- такого «а-ля» не получилось, а получилось полное погружение в стихию духов. В результате появились развернутые вещи - моя психическая энергия порождала ответную энергию воды, и она дарила мне невероятно красивые, живописные картины…
Но что такое Байкал, Ольхон, я поняла все равно уже позднее. Как-то меня повезли снимать пейзажи на озерах в Выдрино. Я с ребенком и ящиком яблок -- в машине: едем смеемся. И с начала июля чуть не до середины сентября мы живем на турбазе в Выдрино, где я занималась тем, что снимала пейзажи, пейзажи, пейзажи…
Потом снимала у улан-удэнских бурят посвящение в шаманы, фотографировала святыни буддизма на Алханае… Там удивительные места, кожа начинает светиться от радоновых испарений и еще бог знает от чего. То лето повлияло на мою способность чувствовать природу. Я начала видеть и понимать свет, который формирует пейзаж, благодаря которому сильно и эффектно звучит пространство.

Мы живем на земле…
- Марина, а земные-то вещи тебя интересуют? Начиная от проблем чисто женских - мода, скажем…
- Нет, совсем мимо! То есть я не пользуюсь косметикой - кожа настолько чувствительная, что отвергает любое прикосновение чего-то чужеродного. Волосы? Лежат сами по себе - и лежат. Естественная лохматость. Она меня вполне устраивает.
- Твой папа историк, археолог, кандидат наук, профессор. А мама?
- Библиограф, всю свою сознательную жизнь проработала в библиотеке Белого дома, к пенсионному возрасту стала активной дачницей -- это теперь ее «основная профессия». А по сути я папина дочь, до 12 лет ходила за ним хвостиком, пока мне буквально не запретили так себя вести.
- Как складываются твои отношения с дочерьми, теперь уже взрослыми?
- Вычитала как-то в гороскопе - дети являются для меня кармическим подарком. Да я и сама воспринимала их как дар. В каждой из дочерей я чувствовала - вот родная душа пришла, которая знает, что живет единственный раз. И все было через них, с ними, для них. Мы разговаривали на равных обо всем, они были целостными изначально. Одним словом, я всегда чувствовала, что мои дети - мои самые большие учителя, от которых я научилась творчески воспринимать окружающее.

Янв 2007
Любовь Сухаревская

© Байкальские вести